Значительную роль в понимании музыки глухими людьми играет восприятие ритма музыкальной мелодии. О. И. Скороходова - по этому поводу отмечала: «Зимой меня пригласили на концерт в клуб слепых. Концерт был посвящен годовщине Советской Армии. За мной заехал мой знакомый С. А., сопровождала меня М. И. Попав в клуб, я немного растерялась, узнав, что будут выступать артисты-певцы, которых я все равно не услышу. По вскоре все пошло прекрасно! М. П. переводила мне текст песен и романсов, а за другую руку меня держал С. А. и движениями своей руки передавал мне ритм музыки.

Конечно, настоящей мелодии я не представляла, но ритм музыки соответствовал ритму стихов, и уже одно это доставляло мне большое удовольствие. Вероятно, С. А. это понял, потому что, как потом мне сообщила М. Н., у него был торжествующий вид человека, совершившего большое дело и гордящегося им. Конечно, ему было приятно сознавать, что он, как умел, передавал мне то, что я никогда не услышу. На следующий день после концерта я двигалась по своей комнате соответственно тому ритму, который воспринимала через руку». Разумеется, такое восприятие глухими музыки является весьма ограниченным и неполным.

Вместо мелодии они воспринимают лишь бледную схему, состоящую из ритмов и гаммы вибраций. Позднооглохшие при этом, используя следы в свое время воспринятых мелодий, благодаря представлению в какой-то степени заполняют пробелы этой схемы. Они могут видеть музыкальные сны, о чем свидетельствуют многие позднооглохшие. О. И. Скороходова, потерявшая слух в пятилетнем возрасте, музыке во сне посвящает специальное стихотворение:

,

Не мешайте, уйдите, прошу! Пусть во сне я тем звукам внимаю, Что чаруют других наяву, Пусть во сне я их прелесть познаю. Женский голос так дивно звучит — Эту песню как будто я знаю... А рояль — то как струйка журчит, То торжественно, мощно играет. Слышу пенье — и радость растет Теплотой в моем сердце усталом, — Точно мчусь я в чудесный полет, Окрыляясь мечтой небывалой. Льются звуки волна за волной, Все яснее, яснее их слышу; Как легко мне1 Что сталось со мной, Что меня поднимает все выше? Но кончается дивный мой сои. Улетают, как дым, переливы, Затихает чарующий звон, Вдаль уходнт светло и красиво. После музыки будто опять Предо мною безбрежное море: Я могла эту даль созерцать, Я могла любоваться простором. Я на лодке куда-то плыву...

в основу Ты Родину бери свою. Расти, чтоб след оставить людям Горячим сердцем и трудом. Служи Советскому Союзу Во всем — и в малом и в большом! Говоря о пристрастии к поэзии, Алла Славина пишет: Мы все немножко чудаки: Какая б ии была работа, Какая б ии была забота — Нас всех преследуют стихи. От страсти этой нет почета, Снам недосмотренным нет счета, Неволи горше та охота. Но... всем зарокам вопреки... Стой друг!

Ни шагу без блокнота! Твой день немыслим без строки! А какие глубокие чувства, нежность и преданность, настоящая музыкальность звучат в лирическом стихотворении Аллы Славиной «Любимый» (25, 1966, №4, 11): Все мне хочется подойти И усталость, боль и досаду — Все убрать с твоего пути, Всем напастям сказать: «Не надо! Дайте мне его поберечь, Мягкой травушкой под йоги лечь. Дайте мне его приласкать, Все морщинки с лица согнать, Все сединки забрать себе. Быть опорой ему в беде».

Но, не зная, как речь начать, Видно, стану опять молчать. Провожая, рукой взмахну, Потихоньку потом всплакну. Будешь изредка ты писать, Снова долго придется ждать. Стихотворения выпускника Харьковской школы глухих А. Симоненко часто публикуются в газетах и журналах. За искренность и музыкальность их полюбили глухие читатели. Приведем одно из его стихотворений «Глухота»: Тихий вечер холодком прохвачен, И утихло море, отштормив.

Лишь корабль на якоре рыбачий Чуть колышет дремлющий залив. Засыпает белый санаторий В зелени и золоте листвы... Не услышать мне, как дышит море, Как смеешься вечерами ты. И, хотя беда давно привычна, Сожаление несет печаль, — Вспоминается то голос зычный, То гудок, что проникает вдаль. То влюбленный шепот вечерами В том волчанском городском саду.

Не могу лишь вспомнить голос мамин В менипгитном памятном году... Жизнь идет, и в ней я все же счастлив, Как ее мне музыка близка! Нет, ни в ком я не ищу участья, Потонув мечтою в огоньках...

Но порой обида сердце гложет, Если отстаю от жизни я... Примириться с этим ум не может, — Ие сдается молодость моя. Тихий вечер холодком прохвачен, И утихло море, отштормив. И опять я грустен по-ребячьи, Наблюдая дремлющий залив. Стихи в жизни А. Симоненко занимают особое место.

Они позволяют ему жить, не отставая от требований современности, не сосредотачиваясь на трудностях личного. Сам поэт по этому поводу пишет: Стихи мои, лекарственные травы, Я собирал вас в трудные года. Стихи мои, вы пе искали славы, И были мне, как в голод лебеда... Я отдаю их вам, берите, люди, Быть может, пригодятся вам в пути.

Стихи мои, по человечьей сути, Живут надеждами в любой груди.

Волны в буйном прибое ликуют. Это —сон, но ведь я наяву О природе, о звуках тоскую. Однако глухие от рождения или потерявшие слух в раннем детстве лишены такой возможности. Они не могут воспользоваться запасами своей памяти. В свете изложенного становится понятным, почему люди, теряющие слух в зрелом возрасте, сохраняют возможность создавать музыкальные произведения (например, Бетховен) н воспринимать музыку. Таким образом, глухие и слабослышащие имеют возможность воспринимать музыку и пение, а следовательно, им вполне доступно музыкальное воспитание и обучение, хотя оно и нуждается в специальных методах, приемах и аппаратуре.

Большое значение в эстетическом воспитании и развитии глухонемых и слабослышащих имеет художественная самодеятельность. Глухие нередко достигают больших успехов в пантомиме и танце, а в отдельных случаях — полного совершенства в хореографии. Некоторые из них изумляют своими успехами и достижениями в этой области.

Вот несколько примеров. Лида Молчанова--глухая с раннего детства — еще в период обучения в Ленинградской школе глухих проявила большие способности к хореографии.

В настоящее время она — балерина Ленинградского театра оперы и балета. Бывший артист этого театра В. Рязанов пишет: «Конечно, Молчановой нелегко танцевать вместе со слышащими балеринами такие шедевры, как «Лебединое озеро», «Жизель», «Бахчисарайский фонтан». Ей приходится мобилизовать всю свою наблюдательность, чувство ритма. Это стоит большого напряжения. Но зритель этого напряжения абсолютно не замечает.

Девушка танцует легко, грациозно». Широко известна в Чехословакии и за рубежом балерина Моби Урбанова, восхищающая зрителей виртуозным исполнением танцев. Но не все знают, что она никогда не слышала музыки. Вся ее жизнь — в танце. Ее движения сливаются с музыкой, хотя звуки этой музыки недоступны ее восприятию.

А. Симоненко, анализируя первый сборник стихов глухих поэтов «На баррикаде тишины», выпущенный в 1931 году «Профиздатом», отмечает: «В моем понимании поэзия — это прежде всего гармония чувств. Без этой гармонии человек не может быть вполне счастливым, даже имей он все блага жизни. Все, что создает такую гармонию, — содержит элемент поэзии. Поэтическое в жизни буквально во всем.

Надо только уметь его увидеть, почувствовать, ощутить. Но для этого требуется подняться над обыденным, мелким, суетным» . 1 рудная судьба у Владимира Забаштанского. После семилетки он пошел учиться в производственно-техническое училище. Стал строителем. Приходилось работать и каменщиком, и маляром, и просто разнорабочим. Был помощником кочегара на сахарном заводе. Работал бутоломом в каменных карьерах. В результате несчастного случая (взрыва) Володя лишился обеих рук, зрения и частично оглох. Годы лечения были годами мучительных раздумий над дальнейшей судьбой. Рабочая гордость, сильная воля не позволили ему опуститься до бездеятельности. Три года Владимир ходил в специальную школу рабочей молодежи и закончил ее с золотой медалью. Затем ои поступил на филологический факультет Киевского университета имени Т. Г. Шевченко. В" течение пяти лет в его зачетке были одни пятерки. Он начал писать стихи, которые появлялись® периодической печати. В 1967 году в издательстве «Радянський письменннк» вышла первая книга поэта под названием «Наказ каменоломов». В 1971 году вышел второй сборник «Вера в человека», а в 1973 году — «Моя узкоколейка». В этих небольших сборниках, как отмечалось в журнале «В едином строю», ощущается мужественный тембр и та бескомпромиссность поэтического кредо, без которой сегодня трудно себе представить настоящего поэта. Много внимания Владимир уделяет и переводам с других языков. В 1973 году вышла книга басен древнегреческого баснописца Эзопа в переводе В. Забаштанского. Для иллюстрации приведем два стихотворения Владимира Забаштанского. БЕЗРУКИЙ Умолкло воронье, утихли стуки Беды, стучавшей в дверь и зло, и шибко... О, как ему иметь хотелось руки, Когда его к себе манила скрипка, С лебяжьей шеей сиротинка-скрипка. Он жил в беде, в отчаянье, в разлуке, Хотя и не искал себе покоя... О, как ему иметь хотелось руки, Когда иесли по улицам левкои — Несли любимым по весне левкои. Зато о горе — ни в словах, ни

Л. С. Выготский утверждал, что еще в школе «нужно организовать жизнь ребенка так, чтоб речь была ему нужна и интересна», что «обучение следует направить по линии детских интересов, а не против нее. Из инстинктов ребенка надо сделать своих союзников, а не врагов. Надо создавать потребность в общечеловеческой речи — тогда появится и речь». Специальная школа для глухих того времени, насквозь пропитанная формалистическими идеями «чисто устного метода», не соответствовала этим требованиям. Именно поэтому зачастую «жизнь доделывала дело школы». Если выпускники специальных школ «бывают поставлены в такие жизненные условия, что эта речь бывает для них необходимой, они ее развивают и овладевают ею всецело. Если они на задворках жизни остаются приживалами, они возвращаются к немоте».

Намечая пути выхода из создавшегося положения, Л. С. Выготский призывал вернуться к положению известного немецкого сурдопедагога середины XIX века М. Гнлля о том, что «следует развивать речь у глухонемого ребенка так же, как жизнь создает ее у нормального». Говоря о принципах обучения глухих детей, Л. С. Выготский отмечал: «В наших школах для глухонемых все направлено против линии детских интересов. Все детские инстинкты и стремления — не союзники паши в деле воспитания, а, наоборот,— враги. Проводится специальный метод, который заранее направлен против ребенка, заранее хочет изломать ребенка, чтобы привить немому речь. И этот насильственный метод на практике оказывается неприемлемым, силой вещей обрекается на отмирание. Отсюда я не делаю того вывода, что устный метод неприложим к школе.

Я хочу сказать только, что ни один вопрос о специальном методе сам по себе не может быть поставлен в узкие рамки специальной педагогики. В опрос обучения устной речи не есть вопрос методики артикуляции (разрядка наша.

— Я. Я.). К нему нужно подойти с другой, неожиданной стороны». Правильно разрешить этот вопрос можно только тогда, «когда мы поставим его во всей широте как вопрос социального воспитания в целом». Впоследствии эта мысль была экспериментально подтверждена и развита в исследованиях С. А. Зыкова, посвященных обучению глухих учащихся языку по принципу формирования речевого общения. Обосновывая новую систему обучения глухих детей устной речи как средству коммуникации в связи с предметно-практической деятельностью, С. А. Зыков исходил из того, что «обучение устной речи нельзя сводить лишь к формированию умений, относящихся к произношению и чтению с лица», что оно является формированием общения «в самой совершенной устной форме» .

С. А. Зыков по этому поводу отмечал: «Полноценное мышечное чувство и сохранившееся чувство ритма настолько развиваются, что неслышащие оказываются способными к красивому исполнению. Если кому удавалось видеть хорошее, красивое исполнение танцев коллективом неслышащих людей, тот не мог не поверить е огромную силу их сохранившихся возможностей, побеждающих глухоту». Призвание в танце нашла и Тамара Белослудцева. Хореографией она увлеклась, будучи студенткой машиностроительного техникума. По окончании техникума ее направили на Челябинский тракторный завод, где она принимала активное участие в работе заводского клуба глухих, стала заниматься постановкой балетных спектаклей. Чтобы усовершенствоваться в хореографии, она поступила в культпросветучилище. О своем обучении в училище Тамара рассказывала: «Вначале очень трудно было.

Ведь мы, глухие, танцуем «под тишину». Конечно, я не могла уловить всех тонкостей музыкального ритма, особенно игры на пианино. Были и другие погрешности. Пришлось переучиваться.

А это всегда труднее, чем учиться заново. Педагоги уделяли мне много внимания, во всем помогали. И дело пошло на лад. А вот от уроков музыки пришлось отказаться.

Сначала дирекция возражала, а потом пошла навстречу: учли, что у меня семья, работа, нет слуха». Тамара Белослудцева стала педагогом народных танцев.

Это еще одна вершина, завоеванная человеком, лишенным слуха. Шура Иртегова, обучаясь в школе глухих детей в Перми, очень увлеклась танцами.

Ее незаурядные способности заметили и пригласили для нее опытного педагога. Упорный труд увенчался успехом.

Шура Иртегова стала активной участницей хореографического ансамбля дворца культуры имени Свердлова. Она очень много работает над собой, ведь ей приходится намного труднее, чем остальным участникам ансамбля (среди 25 юношей и девушек она одна глухая).

«Девушка понимает, что нельзя механически подражать руководителю. Чтобы донести до зрителя идею танца, каждое движение ее должно быть красивым, эмоциональным, выразительным. Это требует от исполнителя отлично тренированного тела. Поэтому каждое ее движение подчинено законам ритма, очень гармонично».